– Может быть, Джессика Гвиччиарди не хотела, чтобы ты знал о ее болезни?
– Но почему не хотела? Ее самой вскоре не стало. И не стало ее любви…
Синие глаза Корделии печально смотрели на него.
– Наверное, она была такой же упрямой, как и ты. Тебе же не хотелось, чтобы кто-то еще, кроме тебя самого, лечил твою рану. Почему ты сегодня сам тащил эти чертовы пакеты из багажника в кухню? Почему не разрешил мне сделать это?
– А чтобы ты не думала, что я ни на что не гожусь.
– Во-первых, я так и не думаю. А во-вторых, твое упрямство мешает тебе быстро восстановиться после ранения.
Арчибальд-Александр упорно молчал. Никогда и ни с кем он не разговаривал о своей прошлой жизни. Нет, он не упрямый и не капризный. Просто у него есть сила воли и хватает мужества молчать, не показывая, что ему больно.
Что же касается Джессики, то конечно же отец и брат Джордж знали о ней. Но он никогда не рассказывал им о разъедавшем душу чувстве собственной вины за то, что с ней случилось.
Корделия ласково посмотрела на него.
– Александр, пойми, Джессика Гвиччиарди берегла тебя. Ей не хотелось, чтобы ты беспокоился о ней. Она считала, что должна выглядеть в твоем присутствии всегда здоровой, сильной и самостоятельной. То есть старалась быть такой, какой ты хотел ее видеть, – молодой и красивой…
– Все равно, только я виноват в том, что с ней случилось!
Корделия отрицательно покачала головой.
– Нет, не мучай себя, ты ни в чем не виноват. Женщине вообще свойственно стремление предстать перед мужчиной, который ей хоть немного интересен, в лучшем свете. Только когда мы действительно уверены в своем избраннике, можем довериться ему, открыться полностью и обрушить на него массу проблем, о которых он на первых порах даже и не подозревает.
Он продолжал сидеть, понуро опустив голову.
– Мы были вместе целый год и собирались пожениться. Джессика должна была доверять мне.
– А ты сам доверял ей?
Арчибальд-Александр вскинул на Корделию недоумевающий взгляд.
– Конечно.
Он вспомнил, как они с Джессикой увлеченно обсуждали то теоретические работы по экономике, то состояние дел в банковской сфере. Безусловно, он не сообщал ей имен финансистов, адвокатов, названия банков и финансовых компаний. Но ведь так принято в их среде. Да и зачем было посвящать ее в то, чего знать вовсе не обязательно? С другой стороны, он не говорил Джессике и о своих взаимоотношениях с братом и родителями. Странно, а почему он вообще об этом думает сейчас, сидя в кухне своего загородного дома в компании хоть и симпатичной, но, в сущности, малознакомой девушки? С чего это он так расслабился?
– А знаешь, Корделия, ты, кажется, права, – признался он, – на самом деле мы с Джессикой не слишком-то доверяли друг другу наши тайны. Не знаю почему. Я не рассказывал ей ничего ни о своей матери, ни об отце, ни о том, что они развелись…
– Александр, очевидно, вам обоим так было удобнее общаться.
– Скорее всего. Впрочем, хватит об этом.
Он поднялся, подошел к окну и посмотрел на задний Двор. Перед окном возвышался дуб, на толстой ветке которого висели качели. Когда-то ребенком он буквально не слезал с них. Корделия подошла и встала рядом.
– Куда это ты смотришь? – поинтересовалась она. – И что там видишь?
Арчибальд-Александр поймал себя на том, что хотел произнести имя своего брата. Кстати, а почему бы ни рассказать ей про Джорджа?
– Знаешь, Корделия, я вижу, как мы с братом летаем на этих качелях, лезем вверх по ветвям этого дуба… И мне слышится голос моей матери, зовущей нас обедать. Посмотри вон в ту сторону. Видишь густые заросли малины? Обычно в июле я, мать и брат собирали там ягоды. Когда отец приезжал из города на уикэнды, мы делали мороженое и ели его с малиной. Я понимаю, что глупо об этом сейчас говорить, но мои мысли очень часто возвращаются к этим дням.
– Это, наверное, оттого, что ты был тогда счастлив.
Отвернувшись от окна и посмотрев в глаза Корделии, Арчибальд-Александр признался:
– Я давно не чувствовал себя счастливым. Все дела, да дела…
– И после смерти Джессики ты ни с кем не встречался? – вдруг спросила она.
– Нет. После ее смерти я решил, что серьезные личные отношения слишком дорого обходятся и что мне никого не следует брать в свою жизнь, – сказал Арчибальд-Александр и с горечью подумал о том, что на самом деле это вряд ли возможно. Разве сейчас он не несет ответственность за эту наивную девушку, которая согласилась провести с ним целую неделю? Как получилось, что ему вновь приходится отвечать за чужую судьбу, за их общее будущее? Стоп, а разве у них есть оно, это общее будущее?
Корделия взглянула на его мужественное лицо и тихо произнесла:
– Я понимаю тебя, – любовь может приносить боль. Но, глядя на свою мать, я вижу, как она счастлива с моим отчимом. В такие мгновения мне становится ясно, что любовь – это как раз то чувство, на котором держится мир.
Арчибальд-Александр покачал головой.
– А если я вижу пару влюбленных, мне это приносит только сердечную боль. Моя семья распалась, когда отец встретил другую женщину. Его брак с матерью невозможно было сохранить. В результате меня разлучили с моим братом. А взять нас с Джессикой? Мы же любили друг друга, и все было хорошо. А чем все кончилось, тебе известно…
– Все равно, мне кажется, надо верить в любовь, – возразила Корделия.
Арчибальд-Александр с горечью воскликнул:
– На свете нет места настоящему счастью. Мне кажется, что мужчины и женщины – словно корабли в ночи, гонимые ветром и штормами. Вчера ты спросила, не собираюсь ли я тебя соблазнить? Я вспылил, но ведь собирался же, так оно и было на самом деле. Я и сюда тебя пригласил для этого. Но сейчас обещаю, что если ты останешься, то мы с тобой будем друзьями и только. Я не хочу, чтобы ты о чем-то потом сожалела…